Перстневидноклеточный рак желудка кто вылечился

Опыт сложный. Он во многом и положительный, но в итоге – печальный. Очень хочется думать, что кому-то этот опыт сможет помочь, быть внимательнее в некоторых ситуациях, избежать наших ошибок. С другой стороны, именно положительная составляющая этого опыта должна помочь людям, оказавшимся в сходной ситуации.

В сентябре 2011 г у моей мамы (1947 г.р.) обнаружили рак желудка. Проявилось все по крови в кале. Первый раз это проявилось в августе. Мама человек очень внимательный к своему здоровью, потому что генетика откровенно гнилая, и она всю жизнь по разным поводам болела, и почти всегда очень непросто. Мама пошла к врачу, ей назначили гастроскопию, но та ничего не выявила. В сентября та же история. Маму госпитализировали в больницу РАН в г. Троицке М.О. (сейчас наш городок известен в связи с “новой Москвой”). Госпитализировали на предмет язвы желудка. На этот раз гастроскопия обнаружила совсем маленькую язву в верхней части желудка. Подозрения у мамы на рак были очень сильные, тем более что от рака желудка в 1986 г в возрасте 58 лет умерла ее мама – моя бабушка.

Прошло, насколько я помню, примерно 2 недели, пока мама добилась, чтобы ей сделали гистологи. Сами врачи в терапевтическом отделении совсем не телились на этот счет. Гистоология показала рак. Маму прооперировали: удалили весь желудок, а также селезенку, потому что по словам хирурга – он же начмед, селезенка – важнейший канал распространения раковых клеток. Еще удалили желчный из-за камней. 2 дня восстановление шло нормально, на 3-й день хирург сказал папе, что состояние ухудшилось. Однако мама вытянула. Хирург реально хороший – пришел из Подольского военного госпиталя, когда там все развалили.

При операции взяли на гистологию ткань от лимфоузлов. Оказалось, в узлах есть раковые клетки. Итоговый диагноз – рак 4-й степени, хотя метастазов не было. Но, видимо, наличие клеток в лимфе приравнивается к 4 степени. После того, как мама пришла в себя, ей дали не более 2-х недель (кажется) на восстановление, и сразу началась химия. Химию мы покупали сами, а клали на капельницу все в ту же больницу РАН. Долги по химии мы закончили отдавать только недавно – в январе 2013 г. К маю 2012 мама прошла химию. Ей сделали КТ. Обнаружили новые лимфоузлы. Но сказали не паниковать, через месяц повторить КТ. Новая КТ показала, что вроде образование лимфоузлов затухло, динамика хорошая. Следующую КТ назначили на начало сентября.

Мама сразу стала вести очень активный образ жизни, чем вселяла во всех нас оптимизм. Сразу стала ездить на дачу в Тверскую область (Кимры), и даже не только на машине с папой, а своим ходом – на общественном транспорте. Летом мама много раз выезжала на дачу. Но в середине лета выявилась проблема – мама совсем не могла есть. “Стоит колом в горле”, как она сказала. Надо сказать, что работать над питанием мама с папой – а именно был главной сиделкой, я живу в другом районе Моск. обл. – начали с самого начала. Сначала мама могла есть только Nutrison, потом потихоньку нормальную пищу, только понемногу. Итак, в июле на даче ситуация с перевариванием ухудшилась. Ясное дело, мама сразу подумала о худшем. Вернулась своим ходом с дачи в Троицк. Новый цикл обследований. Ничего не обнаружили. Новые консультации. Назначили пить ферменты. Ситуация пошла на поправку. В августе мама с отцом и моей дочкой гуляли у друзей на свадьбе.

В сентябре очередная КТ. Динамика слабо положительная. Кое – где ранее не наблюдавшиеся кисты. Но опять, сказали не паниковать – потому что предыдущие КТ были менее качественные, а эту делали в Ин-те Радиологии на м. Калужская. Питание пошло, мама даже хвасталась, что набирает вес. Пик был 50 кг, а после операции было 45 кг. Потом опять есть стало тяжело. Снова конусльтации. Назначили удвоить дозу ферментов. Снова улучшение.

Мы все не могли нарадоваться. Мама дома не сидела. И по магазинам, и на дни рождения к подругам, и другую подругу навещать в больницу. Уставала сильно – это да. Часто и помногу спала. Приезжала ко мне из Троицка в Люберецкий р-н. Отводила мою дочку – свою внучку – в школу, готовила нам. Потом уезжала. Активно поддерживала свой аккаунт в одноклассниках. Желающие могут найти: Светлана Куракина (Жданова) 65 лет, Троицк, Россия. Новогодние каникулы моя дочка провела в Троицке с дедушкой и бабушкой. Мама обожает внучку (не могу и не хочу писать в прошедшем времени), и они все отлично провели время.

Мама непрерывно обследовалась. 4 марта должна была быть очередная плановая КТ. 12 февраля, когда я позвонил маме, она сказала, что у нее обнаружили плеврит (воспаление легких с накоплением жидкости) и ее кладут в больницу. Снова в РАН. Надо сказать, что я много беседовал со знакомыми, у которых родители тоже заболели раком, поэтому я знаю, что люди части долго и тяжело болеют после химии. В таком духе я маме и сказал, что надо спокойно лечиться, делать нечего, у многих так. Мама очень переживала, что на самом деле у нее не воспаление, а метастаз – тем более, что температуры не было, плеврит обнаружили только по рентгену. Но КТ показала, что никаких новообразований нет. Мама плакала, когда мне звонила, чтобы сообщить об этом.

Мама признавалась еще и осенью – и так оно и было объективно – что страшно устала за прошедший год. Мама вообще всегда была слаба физически, но сила воли и оптимизм были в ней просто фантастические, и я очень хочу, чтобы пример ее стойкости помог многим. Не все такие слабые, у большинства есть желудок! Ведь человек – это жулудок, по сути. Чтобы бороться с болезнью, нужны силы. А чтобы были силы, нужно есть. Если вам кажется, что вам невероятно тяжело – вспоминайте мою маму, у нее не было желудка, а она сражалась и побеждала.

Маму прокололи от плеврита очень сильными антибиотиками, но количество жидкости в легких не только не уменьшилось, но даже возросло. Мама этого уже не узнала. Была такая проблема – кровь в моче. Маму снова проверяли – теперь мочевой. Мама говорила отцу: молись, иду на рентген проверять мочевой. Но снова все было чисто. Папа как физик и инженер пришел к очень правдоподобной гипотезе, хотя уже и задним числом. Видимо, дело в том, что шел процесс разрушения капилляров, они разрывались, и кровь попадала в мочу. Если это так, то ничего страшного в этом процессе скорей всего нет. Но врачи принимали неадекватные решения (мама лежала во 2-й терапии больницы РАН в Троицке). Ей, как я понял со слов отца, стали давать кровеостанавливающее (так и не поняв причины кровотечения). Не знаю – сыгроало это фатальную роль или только вспомогательную.

23-го февраля мама упала в обморок по дороге то ли в туалет, то ли из туалета. Персонала на этаже не было – квасили, отмечали праздник. Подобрали больные. По косвенным признаками это было последствие первичного микроинсульта, как полагает отец. Потому что, как потом вспомнила мама, она сначала потеряла сознание, а не в результате падения. Отец по звонку маму сразу прибежал в больницу. Но добился он мало, хотя продолжал “скандалить” все три последних дня маминого пребывания в сознании – суббота, воскресенье, понедельник. Добился хотя бы, чтобы дежурные службы пришли к маме в субботу – а они и не собирались. Лечащий врач не пришла и в воскресенье, хотя видимо, ей все сообщили. В понедельник еле – еле стали шевелиться. Делали маме рентген, что-то еще. Микроинсульт никто не предположил.

26-го февраля, во вторник утром, с мамой произошел обширный инсульт. Некоторое время она что-то понимала, отца вызвали в больницу. Опять – никто не поставил такого диагноза, почему-то говорили только о возможной “гематоме”, т.е. небольшом отеке. Начмед – тот самый хирург, который полтора года назад, собирался только на СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, в среду утром, везти маму вместе с другими больниыми на больничном автобусе в ядерный ин-т РАН у нас в Троицке, где делают КТ. Папа добился, чтобы вызвали нейрохирурга из Москвы (в больнице своего нет), тот к вечеру приехал, и когда я в 7 вечера звонил отцу, он с мамой ехал на скорой в 7ю городскую больницу г. Москвы. К 9-10 вечера маме сделали КТ и сказали что обширный инсульт. Какой именно – папе не сказали, но потом выяснилось, что стволовый, т.е. шансов практически не было.

4 неполных дня мама пролежала в реанимации 7й городской в тяжелом состоянии, не приходя в сознание, на искусственном питании и дыхании. Утров 2-го марта в 5.57 ее не стало. Поскольку ее состояние в эти дни было стабильно тяжелым (а ведь есть еще “крайне” тяжелое), мы еще на что-то надеялись.

Роковую роль сыграли сосуды, капитально подсаженные химиотерапией. Плюс, организм был очень ослабленным как общим состоянием – жизнь без желудка, так, видимо, и воспалением легких. Друзья – медики мне говорили, что можно и нужно подавать на врачей, лечивших маму от воспаления, в суд, но я не буду делать это без воли отца, а он вряд ли захочет. Действия врачей были неадекватными и непрофессиональными – они, как я уже сказал, скорей всего, просмотрели первый микроинсульт, но все же надо полагать, что это только усугубило ситуацию, но “процесс пошел”. Я не медик, но мне кажется, что можно было бы еще пожить маме, даже несколько лет, но это воспаление некоторым образом ввело организм в крайне неустойчивое состояние. Инсульт – вероятный, но, возможно, не единственный сбой организма, который можно было ожидать.

Были и другие проблемы. Так, обследование выявило морфологические нарушения поджелудочной – “фибриллизация”, что ли. Последствия ли это рака или скорее химии, не знаю. Вообще, все неоднозначно. Сам факт болезни позволил пройти новые обследования – ведь, даже находясь на учете у околога, маме назначали, видимо, не все потенциально нужные обследования и диагностики. По поводу воспаления в терапии больницы РАН ей еще кое-что назначили, и папа откровенно считал и так маме и говорил, что это и хорошо – ведь так бы тебя и не проверяли перекрестно.

Мама все делала методично, и даже зная непрофессионализм врачей, с которым сама неоднократно по жизни сталкивалась, чувствовала себя в больнице гораздо спокойней, чем дома. Много боялась, но никогда не теряла бойцовских качеств, оптимизма и даже юмора.

Насколько можно было избежать такой развязки – этот вопрос, я думаю, так и останется без ответа и будет мучать меня и маму всю жизнь. Судиться вряд ли имеет смысл, а вот поделиться ситуацией, я думаю, очень полезно. Инсульт оказался для нас всех полной неожиданностью. Я, например, бы озабочен такими вопросами, как: а нет ли переломов после падения, а не было ли сотрясения. Предположить угрозу инсульта должен был все-таки лечащий врач.

А ведь нельзя сказать, что защита сосудов не входит, так сказать, в технологию лечения онкобольных. Перед больницей мама успела что-то там прокапать именно для сосудов в преддверии ВОЗМОЖНОЙ предстоящей химии – очередная КТ была назначена на 4 марта.

Повторю свою мысль: у меня такое чувство, что это мог быть и не инсульт. Плеврит – само по себе тяжелое заоболевание, но в случае мамы он оказался неким “спусковым крючком”, инициировал процессы, приведшие организм в крайне неустойчивое состояние. Я бы хотел, чтобы другие онкобольные помнили и думали об этом – им надо беречься от “обычных” болезней гораздо больше, чем обычным людям. Пусть наша катастрофа кому-то поможет хотя бы тем, что предостережет.

С другой стороны, после смерти мамы мне показалось очень важным донести другим людям, что бороться можно и нужно, и мама это успешно делала полтора года, и, возможно, могла бы еще.

С третьей стороны, суд – не суд, а пусть наша РАН-овская больница “ославится”. В прошлом году маму спасли в онкологии, а в этом погубили. Не хочу сказать, что ВСЕ у них плохо, но вот – из песни слов не выкинешь. Персонал терапии-2 в последние 3 дня пребывания мамы в больнице РАН в Троицке проявил окровенное скотство. Страна должна знать своих героев. А другие больные должны быть предостережены.