Таргетная терапия при раке желудка отзывы

Медики, занятые в сфере онкологии знают, как важно, когда родственники больного даже на терминальной стадии, не теряя надежды ищут способы помочь близкому и прилагают все усилия, чтобы найти ответ на вопрос: можно ли победить рак желудка? В любом случае, повлиять на опухоль и состояние больного можно. Если уничтожить его можно не всегда, то отвоевать у болезни время и дать возможность близким поговорить о главном можно.

Лечение рака желудка, в зависимости от стадии, включает такие методы, как хирургическое вмешательство, химиотерапия, таргетная и лучевая терапия. Конечно, выбор необходимого комплекса лечения зависит от стадии, на которой была обнаружена опухоль.

Отличительной особенностью рака желудка является склонность к метастазам в поджелудочную железу и другие органы пищеварения. Всего выделяют четыре стадии, помимо, так называемой, «нулевой», когда опухолевые клетки только начинают размножаться в пределах маленького участка слизистой оболочки желудка.

1 стадия — грибовидный (полиповидный) рак желудка. Он четко отграничен от здоровых тканей, имеет экзофитный рост, то есть не уходит в ткань, а только соединяется с ней «ножкой».
2 стадия — блюдцеобразный и чашевидный рак желудка. На этой стадии опухоль имеет ясные контуры и приподнятые края.
3 стадия — язвенно-инфильтративный (изъязвляющийся) рак желудка. Это стадия, когда опухоль не отделена четкими границами от стенки органа.
4 стадия — терминальная — диффузный рак желудка. Характеризуется утолщением всей стенки органа. Весь желудок в итоге представляет собой единую толстостенную трубку.

Рак желудка I стадии характеризуется поражением слизистой оболочки желудка и не распространяется на ткани. В случае, если такая опухоль вовремя диагностирована, для её излечения достаточно эндоскопической операции. Эта процедура проводится при помощи специального эндоскопа, который вводится в желудок через ротовую полость. То есть, операция происходит без разрезов. Чем более запущена опухоль, тем более радикальное лечение может потребоваться.

Методы лечения рака желудка

Остановимся подробнее на методах лечения, которые используются в современной онкологии. Традиционно считается, что единственный способ, который дает максимально благоприятный прогноз, это операция. Очень часто хирургическое вмешательство сочетается с лучевой и химиотерапией.

Хирургическое лечение рака желудка

Если опухоль желудка экзофитная, четко ограничена, чаще всего необходима резекция, то есть удаление части тканей желудка. Лечение рака желудка начальной стадии возможно также с помощью эндоскопической резекции слизистой, о которой уже было сказано.

Гастрэктомия — частный и крайний случай хирургического лечения опухоли желудка — процедура удаления желудка целиком. Взамен удалённого желудка специалист формирует конструкцию из петель тонкого кишечника, состоящий из петель тонкого кишечника. Такое лечение требуется, если возникли опухоли тела желудка или его средней части. Этот метод иногда применяют даже без дополнительных методов терапии.

Химиотерапия рака желудка

Обычно химиотерапия не может являться самостоятельным методом лечения. Её назначают перед операцией, для подготовки, и после — для того, чтобы очистить здоровые ткани от возможных микрометастазов. Химиотерапию используют при раке желудка 2-й стадии, а иногда и на первом этапе заболевания. Для снижения вероятности рецидива химиотерапии достаточно. Даже при неоперабельном раке желудка четвёртой стадии применение химиотерапии может улучшить состояние и самочувствие пациента.

Таргетная терапия

Один из самых прогрессивных методов лечения. При таргетной терапии с лекарствами вводятся активные вещества, созданные специально для борьбы с раковыми клетками определённого типа. Такой способ работает точечно, практически не оказывая влияние на здоровые ткани, однако, над повышением её эффективности до сих пор работают врачи всего мира. Таргетная терапия рака желудка может работать самостоятельно и в комплексе с прочими способами лечения, и может применяться при любой степени рака.

Лучевая терапия (радиотерапия) рака желудка
Метод, применяемый в комплексе с химиотерапией и хирургическим лечением. С ее помощью повреждение здоровых тканей минимально, так как оказывается точечное воздействие опухолевые клетки. Главная её функция — уменьшение боли, даже при наличии метастазов. Этот метод не является лечебным сам по себе, но очень облегчает состояние пациента, помогает уменьшить страдания, продлить жизнь, и может применяться до 4-й стадии рака желудка включительно.

Паллиативная помощь

По сути, это не лечение, а создание максимально комфортных условий для жизни, включающих обезболивание и препаратное сдерживание роста опухоли. Это основное направление оказания помощи больным при 4-й стадии рака. Такую терапию необходимо проводить для устранения симптомов, которые приносят пациенту и его близким мучения — сильная боль, тошнота и рвота, головокружения, кровотечения.

Неоперабельная (неудаляемая) опухоль желудка тоже требует лечебных мер.

В таком случае можно провести гастростому — искусственный ввод пищевого канала в желудок через брюшную стенку, что позволит получать питание для жизнедеятельности.
Выстроить обходное соустье между петлями кишечника и желудком — то есть собрать «лабиринт», по которому пища сможет беспрепятственно проходить.
Использовать метод эндолюминальной лазеротерапии, то есть разрезать опухоль с помощью лазера, который вводится через рот. Это необходимо в тех случаях, когда вход в желудок перекрывается опухолью.

Выживаемость при раке желудка

Как правило, статистика выживаемости ведётся в пятилетней перспективе. То есть, сколько пациентов продолжает жить не менее пяти лет после проведённого лечения.

При профессиональном лечении выживаемость при раке желудка такова:

0 стадия, при условии её своевременного обнаружения подлежит полному излечению.
I стадия — это всего 10–20% всех поставленных диагнозов. Выживаемость при ней достаточно высока. Это 60–80%.
II–III степени заболевания, которые поражают региональные лимфоузлы характеризуются выживаемостью в пределах 15–50%.
IV стадия заболевания — это половина диагнозов, а пятилетняя выживаемость при этом — не выше 5–7%, так как для этой стадии характерно обширное метастазирование в другие органы.

Опухоли ЖКТ являются крайне распространёнными видами рака. Особенно часто рак желудка диагностируются в Японии. Скорее всего, это связано с диетой. Высокое содержание крахмала в пище может быть канцерогенным фактором. Однако, при самой высокой заболеваемости, в Японии же отмечается и самая низкая смертность от этого диагноза. Дело в том, что правительство принимает во внимание высокие риски и обязывает граждан проходить регулярные обследования, что позволяет обнаруживать опухоли на нулевых и первых стадиях, когда прогноз лечения самый благоприятный. И, конечно, опыт японских специалистов играет очень большую роль. Поэтому при выборе места лечения следует обращать внимание на региональный опыт в данном вопросе.

Однако, в России давно и успешно действует немало клиник, в которых работает множество превосходных специалистов, которые специализируются на данном диагнозе. Одна из таких клиник по лечению рака желудка в Москве и в Краснодаре — это Европейская клиника. Также, при выборе клиники очень важно обратить внимание на то, насколько успешно специалисты могут бороться с сопутствующими осложнениями. В любом случае, абсолютно безнадёжных состояний в онкологии не бывает, и помочь даже при самом тяжёлом диагнозе можно. Правильная квалифицированная помощь способна предоставить любому пациенту ещё несколько дней, недель, месяцев и даже лет, так необходимых больному и его близким.

Источник

Финансирование онкологии сегодня называют беспрецедентным. Действительно, за историю существования она такого не видела. Но решаются ли миллиардами рублей все проблемы с химиотерапевтическим лечением, «Доктор Питер» спросил у директора Петербургского онкоцентра профессора Владимира Моисеенко.

– Владимир Михайлович, с начала прошлого года онкологов со всех сторон обвиняли в том, что они получили небывалое финансирование на лекарственное лечение пациентов, а применяют не более 100 схем лечения, в основном старых. В Петербурге тоже только к июлю дорогостоящее лечение в общем объеме достигло 20%. Почему?

– Во-первых, потому что в системе здравоохранения очень сложная система планирования. Мы вынуждены покупать лекарства 1 раз в год, ориентируясь на потребность предыдущего года, что и произошло во всей стране. Во-вторых, получаем деньги не 1 января, а в лучшем случае в конце марта – в апреле. Мы объявляем конкурсные процедуры и, учитывая их длительность, предположительно к июню-июлю получаем препараты.

Поскольку об увеличении объемов финансирования нам было известно только теоретически, изначально мы на 100% обеспечили таргетными препаратами пациентов с раком легкого. Непростой была проблема у страдающих меланомой, и ее мы закрыли таргетными препаратами.

В начале года закупить иммунологические препараты было невозможно, они очень дорогие, их получали единицы. Только в июле нам дали дополнительное финансирование – с 5 млн оно увеличилось до миллиарда рублей. И у нас появилась возможность обеспечить пациентов и иммунотерапией.

– Почему предъявляются претензии по поводу того, что используется не более 100 – традиционных – схем лечения? Классическая химиотерапия стала вдруг бесполезной?

– Не знаю, почему. Их предъявляют явно не химиотерапевты. Например, для лечения детей используются схемы, которые разработаны в 50-70 годы, с тех пор они мало изменились. В основном это дешевые препараты.
По какой-то причине даже введен некий параметр, зависящий от разнообразия используемых схем, который используется для оценки работы регионов. В списке – около 800 схем. При его формировании включалось все, «чтобы ничего не забыть». На практике врачи используют далеко не все, а 50-60 из них. Стремиться использовать все и не нужно. Они существуют, чтобы в исключительных случаях, когда возникает необходимость, врачи знали, что есть альтернатива определенной схеме лечения. То есть они применяются в виде исключения, а не правила. Поэтому оценивать регион или клинику по числу используемых схем лечения по меньшей мере странно.

– Но почему за рубежом таргетная (целенаправленная) терапия используется гораздо чаще, чем в России?

– В журнале Американской онкологической ассоциации опубликованы данные исследования эффективности и целесообразности применения таргетной терапии. Из 100% всех пациентов с онкологическими заболеваниями только 8% в ней нуждаются. А из этих 8% только для пяти процентов она будет эффективна. То есть всем делается молекулярно-генетический анализ, в результате у 8% устанавливается диагноз, при котором можно использовать таргетную терапию. Но она окажет эффект только у 60% из тех, кому она показана. В общем числе пациентов с онкологическими заболеваниями это 5%. Из них – чуть больше половины – пациенты с раком легкого, 1/6 – с раком молочной железы. То есть и за рубежом подавляющее большинство получает стандартное лечение, относительно дешевое, потому что в таргетной терапии не нуждаются.

– Какую роль она играет в лечении? Почему препарат, который останавливает злокачественный процесс, становится неэффективным?

– Таргетная терапия не излечивает, но она дает возможность превращать рак из неизлечимого заболевания с короткой продолжительностью жизни в неизлечимое с длительной выживаемостью. Для пациентов с раком легкого, которые жили 6 месяцев, а сейчас – 30 или 50 месяцев, это серьезная разница.

Когда человек принимает таргетные препараты, в опухоли появляются новые мутации – так она пытается избежать воздействия лекарства. Поэтому, когда начинаем лечить рак легкого одним препаратом, мы знаем, что в 60% случаев через определенное время появляются другие мутации, к ним уже есть ингибитор, который мы и назначаем. Человек продолжает нормально жить. Через какое-то время и к этому препарату опухоль тоже «привыкает» и изменяется. Но мы уже знаем об этом механизме резистентности. Сейчас в Америке проводятся исследования препарата, которые будет справляться и с ним. Подбор препаратов для таргетной терапии проводится строго индивидуально. Как при гипертонии: не помогает один препарат – подбираем другой.

– Нет ли опасности в том, что фармкомпании будут заинтересованы производить именно таргетные препараты: они превращают рак в хроническое заболевание, в отличие от иммунотерапии, которая в перспективе будет избавлять от рака?

– Да, для фармкомпаний иметь препарат, который излечивает, хорошо, но еще лучше препарат, который надо принимать ежедневно. Но и для них есть проблема в том, что таргетная терапия не решает проблему с силу своей узкой направленности. Нам не угнаться за постоянно меняющейся опухолью. Один препарат назначили, а она уже совершенно другая. Например, пациент с меланомой принимает препарат, опухоль уходит, а через 9 месяцев появляется снова.

Но и у новомодной иммунотерапии нет 100-процентной эффективности. Ее нет ни у одного метода лечения онкологического заболевания. Сегодня показания к иммунотерапии есть для 43%. Но эффективна она только у 12% из общего числа пациентов. А эффективных маркеров, способных определить, поможет ли она пациенту, тоже нет, пока ведется их поиск.

Более того, при использовании иммунотерапии у части пациентов бывает так называемая гиперстимуляция опухоли. Это напоминание о том, что «опухоль не знает стоимости лекарств: лечение дорогими препаратами не означает, что оно эффективно».

– Почему говорят, что иммунотерапия совершила революцию в онкологии, если она показана не всем, а у тех, кому назначается, не всегда эффективна?

– Революцию она совершила, несомненно. Лауреат Нобелевской премии 2018 года Джеймс Эллисон всегда показывает свою пациентку: 1 раз ввели ипилимумаб, и у нее сразу исчезла опухоль, женщина родила троих детей. У бывшего американского президента Джимми Картера выявили 5 метастазов в головной мозг, и после пембролизумаба они ушли.

Революция – в новом подходе к лечению рака. В традиционной терапии все сводится к стимуляции иммунной системы. Но смысла в этом было мало, если система не видит, с чем надо бороться. А иммунопрепаратами мы как бы снимаем руку с тормоза, и иммунная система начинает видеть опухолевые клетки и уничтожать их.

Сегодня уже есть надежда, что станет излечимой на 100% болезнь Ходжкина, и пациенты с меланомой со временем станут кандидатами на излечение, благодаря иммунотерапии или ее сочетанию с традиционной химиотерапией.

Для болезни Ходжкина ее эффективность уже достигает 87%, для десмопластической меланомы – 70%, очень редкой опухоли Меркеля – 56% и опухоли с микросателлитной нестабильностью – 53%. В лечении меланомы кожи – 35-40%, рака почки – 25%, немелкоклеточного рака легкого и гепатоцеллюлярного рака – 20%. Для плоскоклеточного рака головы и шеи, гастроэзофагеального рака, рака мочевого пузыря эффективность ниже – 15%.

Читайте также: Что делается в Петербурге, чтобы люди реже умирали от рака

– Разве эффективность 15-20% это большое достижение в сравнении с традиционной химиотерапией?

– Это сопоставимо с эффективностью химиотерапии, только продолжительность эффекта гораздо дольше, а для некоторых это излечение.

Иммунотерапия назначается, когда для нее есть показания. Причем при некоторых показаниях она используется в первой линии. Есть варианты, когда ее можно сочетать с химиотерапией. В реальной практике мы видим, что эффективность иммунотерапии далеко не так хороша, как бы нам хотелось. И выход из положения сейчас видится в том, чтобы использовать химиотерапию в сочетании с иммунотерапией.

– Получается, для ранних стадий заболевания основным терапевтическим видом лечения остается адъювантная терапия по старым схемам?

– Это отдельная проблема. Бернард Фишер в середине прошлого века показал, что ранний рак всегда биологически уже поздний, просто метастазы невозможно определить. И он доказал, что объем операции не влияет на показатели выживаемости — она не зависит от того, сделана ли секторальная резекция или мастэктомия, например. Требуется системная терапия.

Это и есть так называемая адъювантная терапия, назначаемая на ранних стадиях заболевания. И когда мы проводим лечение после операции, предполагая, что есть где-то метастазы, которые мы и лечим химиотерапией, гормоно- или иммунотерапией, у нас нет возможности контролировать этот процесс. Результат мы можем оценивать по выживаемости. Сейчас уже ясно, что адъювантная терапия не оправдала надежд. Но существуют стандарты лечения, и мы обязаны ее назначать.

– В этом году вы получили возможность приобрести препараты для лечения дорогостоящими иммунологическими препаратами. Значит ли это, что все, кому они показаны, смогут их получить?

– У нас сейчас 80% пациентов с раком легкого получают иммунотерапию. Все понимают, что 100-процентной обеспеченности у нас все равно нет и не будет, но ее нет и в развитых европейских странах. Иммунологические препараты в России зарегистрированы для лечения 16 видов рака (голова-шея, шейка матки, желудок, рак легкого, толстой кишки…). Стоимость их запредельная. Поэтому в очередной раз обсуждается программа «риск шеринг», по которой если препарат неэффективен, то фармкомпания возвращает стоимость препарата. Компании к этому уже готовы. Но механизма работы этой программы в системе ОМС нет. Так что сейчас обсуждается, будем ли мы получать эти препараты, и когда заработает «риск шеринг», неизвестно. Большие надежды мы возлагаем на отечественные биопрепараты.

– На заседании Ассоциации онкологов Северо-Запада обсуждалось очередное нововведение, по которому препараты для амбулаторного лечения теперь должны закупаться за счет ОМС. Как это будет происходить на практике?

– Предполагается, что препараты для амбулаторного лечения, которые прежде закупались по городской онкологической программе, теперь будут приобретаться в ограниченном объеме. Предлагают закупать их за счет ОМС и выставлять за них счета в страховую компанию по клинико-статистическим группам (КСГ). Но КСГ предполагает лечение пациента в дневном стационаре. Это значит, что он ежедневно должен посещать клинику, получать таблетку, и его визиты должны фиксироваться в истории болезни. У нас 4 тысячи пациентов. Допустим, половина из них будут получать лекарства по городской программе, а остальные будут ежедневно посещать дневной стационар? Значит, каждый день утром и вечером мы должны приглашать пациента в клинику.

Ирина Багликова